Неточные совпадения
И в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит,
И об Онегине далеком
Ей сердце громче говорит.
Она его не будет видеть;
Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего;
Поэт погиб… но уж его
Никто не помнит, уж другому
Его невеста отдалась.
Поэта память пронеслась,
Как
дым по небу
голубому,
О нем два сердца, может быть,
Еще грустят… На что грустить?..
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный
дымСтолбом восходит
голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно
голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым
дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени
дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Сидя за столом, поддерживая голову ладонью, Самгин смотрел, как по зеленому сукну стелются
голубые струйки
дыма папиросы, если дохнуть на них — они исчезают. Его думы ползли одна за другой так же, как этот легкий дымок, и так же быстро исчезали, когда над ними являлись мысли другого порядка.
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим увидал, что учитель и мать идут по дорожке сада; мама отмахивается от комаров концом
голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами, курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже
дым папиросы окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть...
Выпустив в морозный воздух
голубую струю
дыма папиросы, Макаров внезапно спросил...
Туробоев не ответил. Он шагал стремительно, наклонясь вперед, сунув руки в карманы и оставляя за собой в воздухе
голубые волокна
дыма папиросы. Поднятый воротник легкого пальто, клетчатое кашне и что-то в его фигуре делали его похожим на парижского апаша, из тех, какие танцуют на эстрадах ресторанов.
А Тагильский, покуривая, дирижируя папиросой, разрисовывая воздух
голубыми узорами
дыма, говорил...
А блеск вечерний по окнам
Меж тем горел…
По зале из кадила
дымНосился клубом
голубым.
Звезды исчезали в каком-то светлом
дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его разливался
голубым потоком по небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею в грудь.
Утренний полусвет, водянистый и сонный, наполнил комнату сквозь щели ставен. Слабыми струйками курились потушенные фитили свечей. Слоистыми
голубыми пеленами колыхался табачный
дым, но солнечный луч, прорезавшийся сквозь сердцеобразную выемку в ставне, пронизал кабинет вкось веселым, пыльным, золотым мечом и жидким горячим золотом расплескался на обоях стены.
Густой табачный
дым казался небесно-голубым в тех местах, где его прорезывали, стремясь из окон, наклонные снопы весеннего солнца.
Мешая свои краски, теряя формы, дома города сливались один с другим; розовела и серебрилась пыльная зелень садов, над нею курился
дым,
голубой и серый.
Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут — мягкие, как клубы
дыма, сизые и пепельно-голубые, там — резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые.
Встречу им подвигались отдельные дома, чумазые, окутанные тяжёлыми запахами, вовлекая лошадь и телегу с седоками всё глубже в свои спутанные сети. На красных и зелёных крышах торчали бородавками трубы, из них подымался
голубой и серый
дым. Иные трубы высовывались прямо из земли; уродливо высокие, грязные, они дымили густо и черно. Земля, плотно утоптанная, казалась пропитанной жирным
дымом, отовсюду, тиская воздух, лезли тяжёлые, пугающие звуки, — ухало, гудело, свистело, бранчливо грохало железо…
Ветер затих. Густые облака
дыма не крутились уже в воздухе. Как тяжкие свинцовые глыбы, они висели над кровлями догорающих домов. Смрадный, удушливый воздух захватывал дыхание: ничто не одушевляло безжизненных небес Москвы. Над дымящимися развалинами Охотного ряда не кружились резвые
голуби, и только в вышине, под самыми облаками, плавали стаи черных коршунов.
В большой комнате, освещенной сальными свечами, которые тускло горели в облаках табачного
дыму, вельможи с
голубыми лентами через плечо, посланники, иностранные купцы, офицеры гвардии в зеленых мундирах, корабельные мастера в куртках и полосатых панталонах, толпою двигались взад и вперед при беспрерывном звуке духовой музыки.
Но как ни хороша природа сама по себе, как ни легко дышится на этом зеленом просторе, под этим
голубым бездонным небом — глаз невольно ищет признаков человеческого существования среди этой зеленой пустыни, и в сердце вспыхивает радость живого человека, когда там, далеко внизу, со дна глубокого лога взовьется кверху струйка синего
дыма.
Его заботливость увеличивала мои силы и ловкость. Хотелось отличиться пред этим, дорогим для меня, человеком, и я неистовствовал, лишь бы заслужить его похвалу. А в туче
дыма все еще летали, точно
голуби, страницы наших книг.
Погасили лампу, и, вижу я, в темноте две Савёлкины руки сияют тем же
дымом голубым, как и явленная икона. Страшно и обидно было видеть это.
Ольга, вся в свету, задыхаясь, глядя с ужасом на красных овец и на розовых
голубей, летавших в
дыму, бегала то вниз, то наверх.
Свет луны померк, и уже вся деревня была охвачена красным, дрожащим светом; по земле ходили черные тени, пахло гарью; и те, которые бежали снизу, все запыхались, не могли говорить от дрожи, толкались, падали и, с непривычки к яркому свету, плохо видели и не узнавали друг друга. Было страшно. Особенно было страшно то, что над огнем, в
дыму, летали
голуби и в трактире, где еще не знали о пожаре, продолжали петь и играть на гармонике как ни в чем не бывало.
В блеске солнца маленький желтоватый огонь костра был жалок, бледен.
Голубые, прозрачные струйки
дыма тянулись от костра к морю, навстречу брызгам волн. Василий следил за ними и думал о том, что теперь ему хуже будет жить, не так свободно. Наверное, Яков уже догадался, кто эта Мальва…
Томно шло время и однообразно до крайней степени, сутки потеряли свое измерение, все 24 часа превратились в одну тяжелую серую массу, в один осенний вечер; из моего окна видны были казармы, длинные, бесконечные казармы, и над ними
голубая полоса неба, изрезанная трубами и обесцвеченная
дымом.
Клубами носится
голубой кадильный
дым росного ладана; тихо, уныло поют певицы плачевные песни погребального канона.
Клубы
дыма от росного ладана наполняли часовню и
голубыми струями вились из нее по свежему утреннему воздуху…
В окна графской церкви видно прозрачное,
голубое небо, а всю церковь, от расписного купола до пола, пронизывает матовый луч, в котором весело играют клубы ладанного
дыма…
Вдали увеличивалось и, уносясь по ветру, поднималось голубоватое облако
дыма. Когда я понял, что это был против нас выстрел неприятеля, все, что было на моих глазах в эту минуту, все вдруг приняло какой-то новый величественный характер. И козлы ружей, и
дым костров, и
голубое небо, и зеленые лафеты, и загорелое усатое лицо Николаева — все это как будто говорило мне, что ядро, которое вылетело уже из дула и летит в это мгновение в пространстве, может быть, направлено прямо в мою грудь.
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола сидело за чаем с десяток мужчин и дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным
дымом, темнела группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с
голубою мебелью.
Самая людская работа, шедшая в гавани, вносила какую-то бросающуюся в глаза дисгармонию в поэтическую картину. Потные, почерневшие от угольного
дыма и загара лица рабочих, их сгорбленные под тяжестью нош спины, грубые резкие окрики, разносившиеся в прозрачном, как мечта, воздухе — все говорило о хлебе и нужде, о грубости среди этих роскошных красот природы, под этим нежно
голубым небом.
Кто, в тихий утра час, когда туманный
дымЛожится по полям и хо́лмы облачает
И солнце, восходя, по рощам
голубымСпокойно блеск свой разливает...